Вашему вниманию предлагаем работу победителя
III Всероссийского литературно-художественного конкурса «Диалог с Мастером» Ногина Никиты:
«Однажды на Патриарших…»
Сочинение-зарисовка
«Наутро он просыпается молчаливым, но совершенно спокойным и здоровым. Его исколотая память затихает, и до следующего полнолуния профессора не потревожит никто. Ни безносый убийца Гестаса, ни жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтийский Пилат».
Я медленно закрываю книгу и с тихим вздохом кладу на полку. Глаза мои отрешённо блуждают по комнате, залитой лунным светом. В моём сердце – буря. Хаос, вызванный неистовством лунного наводнения, лунного танца. Откуда эти чувства? Откуда эта странная и будто бы нездешняя тоска, непонятная, но светлая грусть, а ещё какая-то пламенная надежда, что есть нечто большее, чем все наши бессмысленные и низкие желания…
В полном смятении я бреду на кухню, а там… Там я вижу огромного чёрного кота со стопкой водки и маринованным грибом, и моему удивлению нет предела. И надо бы мне бояться – не святой всё же, и помню, что делают прислужники мессира с такими «поэтами» – однако же, ни капли страха во мне нет. Тут же и изумление моё проходит, и спустя минуту я уже с полной, благостной тишиной в душе беру кота за лапу и бреду за ним сквозь глубочайшую тьму, нависшую над таким ненавистным мне, отвратительно серым городом.
Словно во сне, не до конца осознавая, что, собственно, происходит, я шагаю среди звёзд – над узкими улицами и широкими площадями, тёмными квадратами окон и ослепляющими пятнами фонарей. Кот, выделяющийся своей потусторонней чернотой даже среди этой тьмы, ведёт меня всё дальше, через горы, навстречу луне. И вот я уже вижу впереди ручей, и дом с венецианским окном, и вишнёвый сад. Я чувствую сладкий укол в сердце и, совершенно позабыв о своём чёрном проводнике, бегу навстречу двум фигурам, едва различимым среди предрассветной мглы.
Даже мысли о том, что я здесь чужой, нет в моей голове, напротив, меня встречает тёплая улыбка Мастера и его подруги, и всё, как в книге – и внешность, и слова, и вечный покой, который они заслужили.
Внезапно всё это теряется в сером табачном дыму и чьей-то пьяной болтовне. «Нет, нет! Лгут обольстители-мистики… Нет ничего, и ничего и не было! Вон чахлая липа есть, есть чугунная решётка и за ней бульвар… И плавится лёд в вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно… О боги, боги мои, яду мне, яду!..» – кричит внезапно пробудившийся мой рассудок. Но светлая тоска внутри меня мгновенно глушит его, дым и шум исчезают, и я снова брожу с Мастером под вишнями. Мы вспоминаем Пилата и Иешуа, вот также гулявших по лунной дороге, и я наконец-то всё понимаю – и что рукописи не горят, и что казни не было, и про луну… Больше нет никаких границ, и в моей душе поселяется пламя, обжигающее, но прекрасное, и я вижу и понимаю всё… Перед тем, как вернуться, я в последний раз спрашиваю Мастера:
– Значит, так оно всё и закончилось? И он стал свободен?
– Да, теперь он свободен, – мягко отвечает он мне.
И вот теперь, спустя совсем немного времени, когда моя уже подросшая младшая сестра по привычке просит рассказать под вечер какую-нибудь сказку или историю, я вдруг грустно вздыхаю, вглядываюсь в неверный лик луны и таким же тихим, мягким голосом, подобно Мастеру, начинаю:
– Однажды на Патриарших…